Андрей Ливадный.
Дорога к фронту.
Короткая повесть о нескольких вылетах советских летчиков времен Великой Отечественной войны. Стихи авторские.
Чем ближе к фронту, — тем мертвее лес:
Внизу щепа, руины да траншеи,
Мы даже в полдень в сумерках летели,
От чада, что растекся до небес…
Вокруг разрывы, в плоскости — осколки,
Прошито небо трассами огня,
А из-под солнца, деловито, с толком
Два «мессера» заходят на меня…
Нет сволочи, так просто не возьмете,
Пожить еще я толком не успел,
На перегрузке в правом развороте,
На упрежденье выношу прицел…
Усталый «ШКАС» сожрал огрызок ленты,
Вслед за фашистом потянулся дым,
А я поймав всю ненависть момента,
Все ж довернул вдогонку за вторым.
Но он бежит, не принимая боя,
Над кромкой леса немца гонит страх,
А мой движок весь в оспинах пробоин,
Дымит, — видать спалил на виражах…
(с) Андрей Ливадный, 2025 год.
1.
Все началось в канун девятого мая.
Длинные праздники кому-то послужили хорошим поводом отдохнуть, а мне — увеличить счет сбитых. Гонял разного рода «мессероводов» на одном из небезызвестных серверов.
Очередного «фрага» я упустил. Пилот «К4-го»[1] резко спикировал из-за облаков, атаковав двух ботов-бомбардировщиков. Одного поджег, второму повредил мотор, но видимо истратил весь боезапас: стоило мне довернуть на него и начать сближаться, как фашист просто выпрыгнул с парашютом. Видимо лететь до своего аэродрома, садиться и перезаряжаться в зоне технического обслуживания показалось ему слишком долгим и утомительным.
Ну, да. Такое частенько бывает в онлайне. Он истратил боекомплект и выпрыгнул над своей территорией. Сейчас возьмет новый самолет (из доступных на сервере) и все дела. Его ведь не сбили. Нарушением не считается.
Фана сегодня нет. Не интересно.
Вскоре я отключил систему «ви-ар», откинулся в кресле, потянулся, разминая мышцы, и в эту самую минуту залился трелью дверной звонок.
Ну, кого еще принесло на ночь глядя? Друзья у меня только в сети, больше особо ни с кем не общаюсь.
Снова раздался звонок в дверь. Делать нечего, надо открыть. Хотя неохота. В лучшем случае подвыпивший на праздниках сосед дверью ошибся.
Открываю.
К моему удивлению, на лестничной площадке стоит старик. Седой, как лунь. Пальто поношенное, старомодное. Руки морщинистые. Я присмотрелся, ибо освещение подъездов оставляет желать лучшего, и мысленно удивился «да ему же лет девяносто или сто, никак не меньше!»
— Андрей? — сухо спросил он.
— Ну, да, Андрей. А мы разве знакомы?
— Дело к тебе есть, — несмотря на возраст, дед держится молодцом. Без церемоний вошел, и мне поневоле пришлось отступить на шаг. Окинул меня пристальным взглядом, будто пытался узнать, затем расстегнул пальто и спросил:
— Куда повесить?
На его груди тускло блеснула орденская планка и золотая звезда Героя Советского Союза.
Если честно — глазам не поверил. Неужели ветеран? Но их ведь уже считай никого не осталось. Сколько времени-то прошло?
— Воевали? — вопрос вырвался сам собой.
— Воевал.
— Проходите.
Ошибся он адресом или нет, — все равно. Старость я уважаю.
Помог ему снять пальто, провел в свою холостяцкую берлогу.
— Чаю? — пытаюсь вспомнить, а есть ли он у меня?
— Нет. По делу зашел, — прежде чем сесть на диван, старик пытливо окинул взглядом аппаратуру для подключения к «ви-ар» и вдруг сухо уточнил:
— На чем летаешь?
Думаю, вопрос не о моей системе.
— Сейчас на «ЯК-7Б», — отвечаю машинально.
— Обоснуй? — потребовал он.
Я, честно говоря, опешил.
— Да просто по душе пришелся. Я на него с «ЯК-1» пересел. Два «УБ»[2] вместо «ШКАСов»[3] — аргумент в бою.
— С этим соглашусь, — его взгляд слегка оттаял. — Но на вертикалях тяжеловат.
Я пожал плечами:
— Сейчас чайник поставлю.
— Обожди, — он сел на диван и неожиданно добавил, безо всяких вступлений: — Сначала выслушай. В общем, был у меня фронтовой друг. В сорок первом, под Ржевом он мне одну вещицу отдал. Сказал: «если доживешь, — передашь». И адресок чиркнул.
— Не понимаю, при чем здесь я?
Старик молча достал из внутреннего кармана пиджака поцарапанный самодельный плексигласовый портсигар. Такие мастерили техники во время войны. Открыл его и показал мне пожелтевший от времени клочок бумаги. Чернила давно выцвели и несколько строк крупного почерка едва читаются.
Я присмотрелся и с трудом поверил своим глазам. На пожелтевшем листке, криво вырванном из блокнота, написаны мой адрес, имя, фамилия и сегодняшняя дата!..
— Это, наверное, ошибка. У меня в семье никто не воевал. Дед был рабочим на одном из уральских заводов.
— Адрес твой? — строго спросил он.
— Да.
— Имя, фамилия?
— Мои.
— Тогда держи, — старик протянул мне небольшое устройство. Множество микрочипов, запаянных в прозрачный материал, напоминают медальон или монету, потому как расположены по окружности. От них наружу выходит несколько контактов, образующих подозрительно знакомый разъем. Такой есть в моем шлеме «ви-ар», но для чего он предназначен, я понятия не имею. Даже изготовитель об этом умалчивает. А лежащий у меня на ладони девайс в точности подходит по размерам под выемку в шлеме.
— Я все же чайник поставлю.
Мне нужно собраться с мыслями. Не понимаю ситуации и от этого что-то сбоит. Почему старик показался мне смутно знакомым? Кто он самом деле?
Паузу на кухне я выдержал в пару минут, не больше. Ничего толкового на ум так и не пришло. Надо спросить деда, как звали его друга? Может тогда что-то прояснится?
Когда я вернулся, в комнате уже никого не было.
Может мне почудилось?
Заглянул в прихожую. Пальто исчезло. Входная дверь притворена неплотно. Ничего не понимаю! Почему он ушел, мы ведь не успели поговорить! Даже имени его не спросил, вот ведь досада!
Я разжал внезапно вспотевшую ладонь. Странное устройство никуда не делось. Сморгнул несколько раз, но не помогло.
Ладно.
Машинально сажусь в кресло, беру коммуникатор, набираю номер.
— Санек, привет.
— Здорово, Андрюха. Я сегодня в «ви-ар» не пойду. Придется тебе одному, без ведомого.
— Саш, у меня к тебе дело. Серьезное. Сейчас скину тебе снимок с домофона. Сможешь мне человека по системе распознавания лиц пробить?
— Андрюх, у тебя что проблемы? — мгновенно напрягся он.
— Нет. Просто странный случай. Ну, так как, поможешь?
— Да, присылай, помогу, конечно.
— Ладно, спасибо. Сочтемся, — я скинул ему цифровое фото, которое автоматически делает камера домофона при звонке в дверь.
…
Ответ пришел примерно через час.
Современная система распознавания лиц работает на основе биометрии. Неважно, какой у человека возраст, — уникальные опорные точки, определяющие черты, все равно прослеживаются.
Честно говоря, присланная Сашкой информация меня еще больше озадачила.
Совпадение нашлось. Дед мне не пригрезился. И его возраст я определил довольно точно, — недавно ветерану Великой Отечественной, Герою Советского Союза полковнику в отставке Захарову Илье Прохоровичу, исполнилось 105 лет.
Он был военным летчиком. Прошел всю войну.
Я покосился на загадочное устройство. Откуда он его взял? Почему принес мне? Как на пожелтевшем листке бумаги оказался записан современный адрес, которого в ту пору никто знать не мог?
И что же мне теперь делать? Проигнорировать странный визит? Показать странный девайс кому-нибудь знающему? Или нанести ответный визит?
Почему-то ни один из пришедших на ум вариантов меня не устроил. Не могу обосновать почему.
Вместо этого я взял прозрачный кругляш со встроенными в него чипами и попробовал поместить его в пустующее гнездо шлема. Размер и разъем совпали идеально. Трепетно взморгнули индикаторы, сначала красным, а затем зеленым, будто система виртуальной реальности признала полностью совместимый компонент.
Теперь меня снедает уже не тревога или сомнения, а жгучее любопытство.
Надо попробовать. Ну действительно, система доступа в «ви-ар» мне отлично известна. Если вдруг появятся какие-то изменения, я сразу пойму и смогу точно определить для чего в действительности предназначено нигде не задокументированное устройство!
Решено. Погружаюсь.
Я надел шлем, подключился к системе.
Промелькнула заставка. Правая рука привычно охватила джойстик, выполняющий функцию рукоятки управления самолетом, а левая легла на сектор газа.
Сейчас завершится загрузка и я окажусь в кабине готового к вылету виртуального истребителя времен Великой Отечественной.
Перед глазами внезапно разлился непривычный свет, словно система дала сбой, а затем я вдруг ощутил сильный удар в висок и резкую гасящую сознание боль.
2.
— Товарищ младший лейтенант!.. Товарищ младший лейтенант! Живой, аль нет?! — кто-то трясет меня за плечо, приводя в чувство.
«Ничего себе реализм… — мысли в голове проносятся обрывочные. — Выходит эти чипы активируют скрытую систему ударных датчиков? Типа имитируют ранения?!»
Какого-то более здравого объяснения в голову не пришло, а потом вдруг стало не до рассуждений.
Я открыл глаза. Надо мной склонился тощий, рябой красноармеец. Винтовка закинута за спину. Гимнастерка вылинявшая, с солевыми разводами от высохшего пота. Говорит он быстро, почти взахлеб:
— Живы, товарищ младший лейтенант!.. А мы уж думали все… Видели, как самолет падал!.. Вас видать из кабины при ударе выбросило!.. Наверное, прыгать собирались, ремни-то не застегнуты…
В голове звенящая боль. Ноздри щекочет едкий запах дыма. Неподалеку чадно горят обломки «И-16»[4]. Пламя быстро пожирает обшитый шпоном деревянный фюзеляж, щедро облитый выплеснувшимся при ударе топливом.
Невольно подумалось: «вскоре здесь останется лишь опаленная земля, покоробленный двигатель, да элементы моторной рамы, едва виднеющиеся из-под золы…»
— Товарищ младший лейтенант, руку давайте! Жаром вон так и пышет!
Я со стоном привстал. Кости вроде целы. На мне надета испачканная землей, маслом и кровью летная гимнастерка, да бриджи. Обут в ботинки. В петлицах один кубик, — точно младший лейтенант.
Все происходящее — лютая дичь. Откуда взялись столь детально проработанные компьютерные персонажи? Их никогда не было в авиасимуляторе. Вообще, земля, — это вид из кабины, да полевой аэродром. Реже — место вынужденной посадки.
Запахи. Звуки. Лазурь неба и шелест листвы, близкое уханье разрывов, трескучая россыпь винтовочного огня, в которую то и дело вплетается дробный перестук пулеметов, — ткань реальности настолько достоверна, что я оробел. Никаких признаков привычного интерфейса. Нет даже намека на возможность выхода из «ви-ар».
— Как звать-то? — спрашиваю бойца, лишь бы не молчать.
— Красноармеец Иван Солодов, товарищ младший лейтенант!
— Да не тянись ты… — морщусь от боли и от его громкого голоса. Каждый звук бьет по нервам. Не понимаю, что стряслось и где я сейчас нахожусь?
— Спасибо, что от самолета оттащил.
— Дык, дело нехитрое.
— Все равно — спасибо. А здесь поблизости аэродромы есть?
— Ага, в поле за деревней! Еще довоенный! Там самолетов много, но почти не летают.
— Почему же не летают?
— Так некому. Фашисты его сильно бомбили! Теперь вот носятся у нас над головами, гады! То бомбы скинут, то из пушек да пулеметов причешут! — он сплюнул.
Я все еще не понимаю происходящего. Погружался в привычную, даже уже немного приевшуюся «ви-ар», а оказался в непонятной, но до жути достоверной обстановке. Если это испытание какой-то новой игровой технологии, то при чем здесь дед-ветеран? Зачем через него было этот стремный девайс мне подкидывать? Не могли нормально объяснить, что нужно провести тестирование?
К нам по дороге несется полуторка. Мой взгляд прихотливо и избирательно выхватывает детали окружающего. Лобового стекла в кабине нет. Деревянный борт белеет свежими отметинами, — щепу недавно выбило пулями.
На подножке кто-то из летного состава, судя по форме. Знаков различия пока не разглядеть, далековато, дымно, пыльно. Вообще над распаханной воронками землей висит постоянная гарь. Я такое видел только в крупных мегаполисах, в виде смога.
Крутая «ви-ар». Я бы сказал, где-то за гранью известных мне технологий.
Мысли о новом уровне виртуальной реальности, качественно отличающемся от любых предыдущих проектов, вымело из головы внезапное появление «мессера». Он вынырнул из мглы над перелеском и тут же пошел на штурмовку.
Отчетливо ударили очереди «MG-17»[5]. Пули хлестнули по земле двумя трассами. Султаны выбитой почвы неумолимо понеслись к полуторке, но водила оказался опытным. Он тут же вильнул в сторону, резко съехав с дороги под кроны ближайших деревьев.
Фашист промахнулся. Ему пришлось взять ручку на себя, уходя в набор высоты. Я мгновенно опознал промелькнувший силуэт по характерной прямоугольной законцовке крыла. «bf-109E». Эх, мне бы сейчас оказаться в кабине родного «ЯКа»!
— Вот же гад! — выругался Солодов, вставая с земли. — Говорю же: над самыми головами летают! Уже все нервы вытрепали! И сбить их некому! — добавил он в сердцах.
Я стою ни жив, ни мертв. Остолбенел. Одна из пулеметных трасс вспорола землю всего в метре от меня.
Во рту ощущается стойкий железистый привкус. Почему-то мутит. Сердце молотится, как бешеное, а дыхание сперло. Наверное, я сильно побледнел, иначе почему спасший меня красноармеец вдруг усмехнулся, одарив едким замечанием:
— Это, земля-матушка, товарищ младший лейтенант. Не небо. Тут каждой пуле надо кланяться, иначе будешь гнить в придорожной канаве.
Сказал резко. Ну да, все на нервах. Реализм давно зашкалил и ушел куда-то за грань.
Меня слегка отпустило, но пальцы рук все равно мелко подрагивают. Стало противно, даже стыдно.
— Лейтенант?! — ко мне спешит капитан. Одна шпала в петлице. Сейчас начнет расспрашивать кто такой, откуда, номер части, и все дела. А я даже не знаю, где оказался, какой сейчас год, и как называется ближайший город. Прямая дорога к стенке.
Что делать-то?! Да, я помню, что живу в мире высоких технологий и сейчас нахожусь в «ви-ар»! Но учитывая испытанный за эти минуты уровень реализма и тот загадочный компонент в шлеме, если вдруг решат расстрелять, — шок наверняка гарантирован. А может и сердце остановится!
Думай же!
Ну допустим, исходя из модели «мессера», сейчас сорок первый. Судя по погоде, на дворе конец августа или начало сентября. Природа средней полосы, это точно. Да и ближайшие домишки деревни — срубы. Явно не юг.
Капитан выглядит предельно уставшим. Лицо землистое.
Он мелком взглянул на догорающие обломки «И-16» и пристально — на меня. Внутри что-то екнуло.
Рука машинально потянулась к нагрудному карману, но я сам себя одернул. Судя по воспоминаниям ветеранов, которые я читал, летчики на боевые задания документов не брали. Хотя не существовало единого правила. Кто-то считал дурной приметой оставлять документы и награды. А кто-то, наоборот, отдавал их своему технику и забирал после вылета.
Но сорок первый….
Рука снова потянулась к нагрудному карману. Есть удостоверение. Правда обгоревшее, пробитое некрупным осколком и залитое давно засохшей кровью. Достаю, открываю, успев мельком заглянуть. Глазам не верю. Моя фотография. «Предъявитель сего Скворцов Андрей Алексеевич состоит на действительной военной службе… а дальше ничего не разобрать. Страница обгорела, да и чернила расплылись.
Капитан взял документ, повертел его в руках, открыл, внимательно сличил фото:
— Подразделение?
— В списках не значился, — ответил я, даже не задумываясь. Видимо подсознание вытолкнуло название одноименной повести, которую читал в детстве[6]. — Прибыл в Великие Луки[7] для дальнейшего прохождения службы, — в памяти крепко засела карта первых месяцев войны, которую я изучал перед вылетами в «ви-ар». — Но оформиться не успел. Немецкие танки прорвались к аэродрому. Был приказ: выводить машины. Я его исполнил.
— Кто конкретно приказал?
— Не знаю. Майор незнакомый. Говорю же: оформиться не успел. Рванул к ближайшему «ишачку», взлетел. Боекомплект расстрелял по пехоте. Дальше взял курс на восток.
— Кто тебя сбил?
Я лишь пожал плечами:
— Движок задымил, потом заклинил. Хотел прыгать, но высота оказалась мала. Пошел на вынужденную, вот только неудачно. Дерево зацепил.
Видно, история не новая. Скорее заурядная для этих первых адских месяцев войны.
— Ладно, — капитан вернул мне обгоревшее удостоверение. — В общем так, младший лейтенант. Поступаешь в мое распоряжение. Сейчас каждый человек на счету. Ну, будем знакомы? — он протянул руку, — Вадим Нестеров. Пошли. А то «мессер» вернется.
— Не вернется, — отвечаю твердо. — По крайней мере не сейчас.
— Это почему? — удивился моей уверенности капитан.
— У него пушки пустые. Бил из пулеметов.
— Может снаряды берег?
— Не думаю. Из «MG» шлангует, будь здоров. Неопытный.
— Шлангует? — Нестеров насторожился. Видимо моя терминология показалась ему неуместной.
— Ну поливает, как из шланга. Длинными очередями. Огонь открыл почти с километра. Кто ж так делает?
— А ты бы с какой дистанции бил? — прищурился Нестеров.
— По «мессеру» — метров с двухсот, а то и ближе. По наземной цели открытие огня с высоты триста метров на дальности четыреста, — отчеканил я, словно по учебнику. — А вообще-то, товарищ капитан, как выйдет. От многих факторов зависит.
— Например? — он живо заинтересовался моими соображениями.
— Угол пикирования, наличие препятствий, — скупо ответил я. — С крутого пикирования огонь открою раньше. Но иногда к цели можно вдоль самой земли подобраться, и бить с бреющего[8], работая рулем направления.
— Рискованно. Скорости большие, обзор узкий, высота маленькая. Ручку станешь рвать на себя, если внезапное препятствие увидишь?
— Надо будет, — рвану. Но не с дури.
— Ладно, посмотрим. На каких машинах летал?
Я мгновенно прикинул в уме, чтобы не сболтнуть лишнего.
— С «И-16» нас ускорено переучивали на «МиГи». Говорят, что «Як» машина хорошая.
— Ну сам я их пока не видел, — признался Нестеров. — «МиГ» в воздух поднять сможешь?
— Смогу.
— Ну, тогда мне с тобой повезло, лейтенант. Поехали, пока «мессер» не вернулся.
3.
Аэродром действительно оказался еще довоенным. Полевой, спланирован добротно. Ряды капониров отнесены далеко от взлетной полосы. Под выцветшей маскировочной сеткой я насчитал шесть «МиГов» и с десяток «ишачков». С «И-16» возились техники. Их было четверо. И еще один летчик, — тоже младший лейтенант, наверное, мой ровесник, дежурил в кабине исправного истребителя.
— А где остальные? — осторожно поинтересовался я. — На задании?
— Нет остальных. Я, ты и младший лейтенант Захаров, — вот весь летный состав. Аэродром бомбили, все машины, которые тут видишь, были повреждены. Исправные перебазировали. А эти ремонтируем и в тыл перегоняем по готовности. Сейчас четыре «МиГа» на ходу и один «ишачок». Боеприпасов хватает, но топлива в обрез.
В этот момент из блиндажа, где располагался КП, выскочил связист:
— Товарищ капитан, вас из штаба! Срочно!
— Здесь подожди, — Нестеров торопливо пошел ко входу в командный пункт, а я, на некоторое время предоставленный сам себе, решил познакомиться с летчиком.
— Здорово! — он протянул руку, не вылезая из кабины. Понимаю. Состояние готовности номер один. Читал, что летчики порой проводили так по много часов, ожидая приказа на взлет[1].
— Андрей, — я пожал его мозолистую ладонь.
— Илья, — отрекомендовался он.
Илья Захаров?! Вот тут меня снова «накрыло». Словно кто-то внезапно под дых врезал. Неужели однофамилец деда, что ко мне заходил?! Не верится в такие совпадения.
— А ты чего побледнел-то? — спросил он.
— Да, так… Контузило… Головой на вынужденной посадке сильно приложился…
— Летать-то сможешь? А то меня Нестеров уже замучил. И в небо не пускает, и из кабины вылезти не дает. Даже по нужде.
— Конечно смогу! — ответил машинально, ибо мысли сейчас были очень далеко отсюда. Мозг пытался как-то устранить противоречия, объяснить происходящее, но одно слово, сказанное Ильей, послужило внезапным катализатором событий.
Я вдруг понял: мне тоже надо по нужде. Прямо сейчас. Немедленно.
Дичь полная! Я нахожусь в «ви-ар»! Такое не допустит ни один разработчик! Тестовая реальность или тупо глючная, — все равно! Никто в здравом уме не станет вводить ничего подобного, — этим можно оттолкнуть пользователей, а значит — провалить продажи, да еще получить множество негативных отзывов.
Вернулась непроизвольная дрожь. Происходящее не просто сбивает с толку. Оно противоречит здравому смыслу, известным технологиям, подталкивая к совсем уж нереальным допущениям.
Ну, да читал я всякую чушь про «попаданцев». Не может быть. Не верю. Не со мной…
Вдали послышался рокот двигателя. Техники даже не оглянулись, продолжая возиться с неисправным двигателем «ишачка», а вот Нестеров выскочил из блиндажа и, пристально взглянув на запад, крикнул:
— В укрытия! Захаров тоже!
— Дай взлететь! — крикнул Илья.
— Нет! Не успеешь!
Подле каждого капонира отрыты щели, — узкие окопчики, где можно найти укрытие при бомбежке.
Илья, помянув фашистов матом, отстегнул ремни и выбрался из кабины.
— Сюда, Андрюха! — он чуть ли не силой затащил меня в окоп.
Гул быстро нарастает. Переходит в вой. Два «сто десятых»[2] спикировали на аэродром, сбросили бомбы. Еще одна пара работает по передовой, — видно, как заходят. Безнаказанно. Нагло. Словно это их небо, их земля!
Я не выдержал. Это все «цифра»! Все ненастоящее! Такого не может происходить на самом деле!
Взрыв ударил близко. Мир потонул в вате. Я почти оглох, лишь вижу, как комья дымящейся земли барабанят по брустверу.
Душа сжалась в маленький комочек. Мозг вычеркнул «ви-ар» из списка вероятностей. Желание жить оказалось настолько велико, что едва не надломило рассудок, а затем, вдруг, безо всяких полутонов, произошел срыв.
Я их ненавидел. Наверное, выброс адреналина оказался столь силен, что затопил все сущее, без остатка.
Помню, как выскочил из щели, а оттуда — на крыло с одной мыслью: «взлечу»!
«Сто десятые» уже развернулись, заходя на штурмовку. В тот момент не думалось, что «ишачка» тупо расстреляют на взлете. Такую возможность они не упустят…
От верной гибели меня спас Илья. Ухватил за ногу, рванул назад. Я упал. По земле хлещут снарядные и пулеметные трассы. Кругом огонь.
Следующее, что помню: хмурое лицо Нестерова и его вопрос:
— Сдурел?
— Рвать их надо!
— Надо, — соглашается. — Но не так.
— А как?! — я ору от злости, контузии, бессилия…
— Поступил приказ: имеющимися силами осуществить штурмовку немецкого аэродрома.
— Имеющимися? — насторожился Илья.
— Вылетаем звеном. Я на «И-16». Вы на «МиГах». Под крылья подвесим по две «ФАБ-50».
— Не пойдет, — говорю.
Нестеров поперхнулся, уставился на меня.
— Это как понимать, товарищ младший лейтенант?! Отказываешься выполнить приказ?!
— Нет. Не отказываюсь. Но «МиГ» с бомбами — бревно. А если над немецким филдом окажется дежурная пара? — сгоряча выпалил я, не замечая, что использую сленг. — Нас «худые» собьют за минуту. У них будет преимущество по высоте, а значит в энергии! Упадут из космоса, «бум-зум» и готово! Если уж вулчить фашистов на филде[3], так с умом!
— Что?! Что ты сказал?! Что за словечки такие?! — вскинулся Нестеров. — Ты откуда их нахватался? Не диверсант ли часом?! — его рука непроизвольно потянулась к кобуре, а я, осознав, что наделал, тут же выпалил:
— Виноват, товарищ капитан. Это все наш инструктор с училища. Присказки у него такие были, дурацкие. Больше не повторится.
Нестеров смотрит с сомнением. Заронил я ему в душу нотку недоверия.
— Если над немецким аэродромом окажется дежурная пара, они нас собьют, — пытаюсь говорить нормально. — «МиГ» — скоростной высотный истребитель. Мы с Ильей сможем реализовать преимущество, только если будем прикрывать вас сверху. Вовремя заметим «мессеров», спикируем и собьем их! А затем отработаем по зениткам!
Капитан задумался, взглянул на небо в западном направлении и отрезал:
— Нет. Облачность метрах на семистах собирается, видишь? Немцы на высоту не полезут. Они оттуда ничего контролировать не смогут, — он открыл планшет, развернул карту и начал ставить задачу: — Пойдем вдоль русла реки. На бреющем, над водой. Ширины просвета хватит. Вот тут, — он отчеркнул рубеж недалеко от значка, обозначающего вражеский аэродром, — делаем небольшую «горку» над лесом и внезапно выходим на цели. Бомбы сбрасываете по одной. Фашисты обнаглели, чувствуют себя в безопасности. Налетов на них еще не было. Это приказ. Готовим машины.
Он пошел к техникам. Илья, взглянув на меня, выразительно постучал по лбу:
— Рехнулся, так с капитаном разговаривать?
Я лишь пожал плечами.
4.
В кабине «МиГа» пахнет нагретым металлом. Солнышко сегодня припекает.
Фонарь я оставил открытым. Готовлюсь к запуску двигателя. Воронки на взлетной полосе уже засыпали. Приданный мне техник — старшина Потапов, топчется рядом, ждет команды, нервничает.
Наш аэродром, как оказалось, расположен намного западнее Ржева. Если верить отрывному календарю, замеченному мною на КП, — сегодня 26 августа 1941 года.
Осматриваюсь. Все выглядит непривычным, слишком уж натуральным.
Нахожу взглядом нужные агрегаты.
Первым делом открываю топливный кран. Пальцы отчетливо осязают металл. Несколькими энергичными движениями плунжера топливного шприца отправляю в двигатель порцию бензина, необходимую для запуска.
Поворачиваю вентиль бортовой пневмосистемы, которая работает от баллона со сжатым воздухом.
Щелкаю тумблерами на электрощитке.
Включаю оба магнето[4].
Ну, с Богом…
Открываю кран пневматического самозапуска мотора.
Лопасти винта начинают рывками проворачиваться. Из выхлопных патрубков, расположенных по бортам капота, сначала вырывается дым, а следом — язычки пламени.
Двигатель несколько раз чихнул, а затем заработал уверенно и ровно. Чувствую нервный озноб. Он не имеет ничего общего со страхом или робостью. Сопричастность к событиям столь глубока, что рассудок начинает сбоить от напряжения.
Стараюсь дышать глубоко и ровно. Мне еще взлетать.
Корректор смеси устанавливаю в среднее положение. РПО[5] на 2000 оборотов (так привык), масло- и водорадиатор полностью открыты.
Теперь надо выпустить закрылки на взлетный угол.
И тут меня как током ударило. Дело в том, что современные авиасимуляторы не всегда точно передают технические особенности. Я привык выпускать закрылки кнопкой, в процентах, а здесь внизу, слева от кресла находится штурвал, — его вращение определяет угол, на который выйдут щитки, а сам выпуск/уборка — это отдельная ручка, расположенная выше.
Точно не «ви-ар…»
Сколько мне нужно крутить штурвал, чтобы получить угол в двадцать градусов?!
Да понятия не имею… Не у техника же спрашивать…
К счастью, на ободе кто-то до меня нанес засечки. Вращаю до первой, но мало. Потапов жестом дает знать — еще!
Есть. Ограничение угла установил. Выпускаю закрылки, слышу шипение пневматики.
Боже мой, сколько же рутинных операций надо постоянно совершать! В «ви-ар» я их даже не замечал, машинально нажимая предустановленные кнопки! А как же быть в бою?!
Моя самоуверенность серьезно пошатнулась. Связи нет. Радиостанциями к началу войны комплектовались только некоторые машины. Как взаимодействовать в полете?! Я же привык к боевому чату, карте, притаившейся на периферии зрения, и прочим, существенно облегчающим жизнь «фишкам»!
А Нестеров уже начал рулежку! Нервничаю. Сидеть на парашюте неудобно и непривычно. Ручка управления самолетом ходит тяжело, нужно прилагать физические усилия, это тебе не джойстик…
— Потапыч! — ору, перекрикивая гул мотора и перекраивая фамилию техника на свой лад, но он не обиделся, взобрался на крыло.
— Говори!
— К нашему возвращению найди радиостанции!
— Откуда ж я их возьму?! — в глазах у техника тоска. И не по причине отсутствия нужных агрегатов. От моих слов. Не верит, что мы вернемся. И я его понимаю. Два младших лейтенанта на «МиГах» — он думает, что у нас нет шансов. Даже те, кто прошел переобучение с «И-16» в лучшем случае умели взлетать на этих машинах и кое-как садиться. Это не бой против «мессеров». Это вообще ни о чем.
— Найди! Проверь все разбитые при бомбежках машины! Чтобы к возвращению радиостанции были, понял?!
— Будут, — похоже мой решительный настрой вселил в него толику надежды. Он, наверное, подумал: «а может им повезет?»
Как ни горько, но именно таким образом складывалась ситуация в сорок первом. Наши летчики делали все, что могли и даже больше. Они реально уходили за грань возможного, сбивая фашистов на «ишачках» и практически не освоенных «МиГах». Вчерашние мальчишки выходили в бой против матерых немецких асов, у которых за спиной был опыт воздушных боев над Европой и десятки сбитых. Каждый вылет наших ребят, по сути, был подвигом. Особенно летом сорок первого.
Смотрю — Нестеров уже вырулил на взлетку. Илья тоже. Пора и мне.
Кричу:
— Колодки из-под колес убери!
— Готово!
Зажимаю тормоз, даю газ, одновременно работая рулем направления. Он управляется педалями. Самолет начинает разворачиваться. По рулежной дорожке двигаюсь к полосе, в начале ВПП останавливаюсь.
Нечаев начал разбег. Вслед за ним пошел Илья.
Оба взлетели. Я замешкался. Еще раз проверяю все ли правильно сделал?
Плавно прибавляю газ. Левой педалью компенсирую реактивный момент, возникающий от работы винта. Самолет все же норовисто пытается уйти с полосы вправо, и я с трудом удерживаю его рулем направления.
Спина взмокла от напряжения. Скорость растет. Слегка даю ручку от себя, чтобы оторвать хвостовое колесо от полосы.
Ощущения ошеломляющие. Внутри все кипит. На ста восьмидесяти километрах в час беру ручку управления на себя, и земля начинает уходить вниз.
Взлетел!
Парирую небольшой крен, выравниваюсь. Убираю шасси и закрылки. Закрываю фонарь кабины. Скорость уже перевалила за двести, и я начинаю набор высоты.
Нервы сгорели. Чувство полета небывалое, звенящее.
* * *
Вслед за машиной Нестерова мы сначала уходим в глубину нашей территории, и лишь минут через пять разворачиваемся на запад. Полет без интерактивной электронной карты требует хорошего знания местности, а в особенности — наземных ориентиров. Последние сомнения в действиях капитана отпали, когда он совершил разворот над небольшим лесным озерком.
Илья плотно держится за ведущим, идет в левом пеленге от него. Я то немого отстаю, то слегка догоняю, — при всех способностях и большом виртуальном опыте пилотирования мне трудно держать короткий правый пеленг. Во-первых, не привык летать в строю. Во-вторых, все еще осваиваюсь с управлением. Повторюсь, РУС[6] — это не джойстик. А в-третьих, полет звеном в плотном построении сильно ограничивает свободу маневра ведомых. Случись малейшее обострение ситуации — мгновенно отреагировать и надежно прикрыть ведущего я не смогу. Довоенные боевые уставы устарели и требуют немедленного пересмотра, но понимание этого придет в наши подразделения чуть позже и будет оплачено кровью. Так что на свой страх и риск держу разумную дистанцию. Пусть лучше спишут все на мою неопытность и неумение держать строй.
Постоянно осматриваюсь.
Идем на высоте ста пятидесяти метров. Внизу проносятся кроны деревьев. Ориентиром служит ведущая к фронту лесная дорога.
На малых высотах скорость в триста пятьдесят километров в час кажется огромной, но все равно я успеваю подметить множество деталей.
Чем ближе к фронту — тем мертвее лес. Дорогу часто бомбят и обстреливают из орудий. Из узкой ленты она давно превратилась в уродливую гарь, исклеванную оспинами воронок. Во многих местах деревья надломлены, повалены, а то и разбиты в щепу. Кое-где тлеет торф. Сизая, удушливая дымка сильно ограничивает обзор. На прогалинах видна разбитая техника, брошенные повозки, какое-то тряпье. Вот промелькнули выцветшие палатки полевого медсанбата, — вокруг них тоже полно следов от попаданий бомб и снарядов.
Вскоре плотный хвойный массив оборвался изломанной линией, — дальше начались лиственные перелески. Теперь видны змейки траншей, распаханная войной земля, несколько сгоревших танков, — наших или немецких — не разберешь. На опушке рощицы под сенью берез притаилась артиллерийская батарея. Орудия окопаны, замаскированы ветками, а брустверы обложены дерном, но он уже пожелтел, выдавая позицию.
Вот и линия фронта!
Внизу идет бой. Вспышки разрывов то и дело рвут уплотнившийся сумрак.
По нам резанули из пулемета. Наверняка зенитный «MG», установленный на бронетранспортере, — все это промелькнуло и скрылось.
«И-16» покачал крыльями: «делай как я»!
В отсутствии радиосвязи такие команды ведущего служат единственным способом коммуникации.
Нестеров чуть сбросил скорость и плавно пошел на снижение.
Блеснула водная гладь. Ага, речка о которой он говорил! Если разведданные, полученные из штаба верны, то ее русло выведет нас почти к самому аэродрому фашистов!
Снижаемся до десяти метров. Ивы, березы и осины, густо растущие по берегам, надежно маскируют от взгляда с земли, но появись сейчас над головой пара «мессершмиттов», то нам несдобровать. Мы в крайне уязвимом положении от атак сверху.
Русло плавно изгибается, желтея песчаными отмелями. Приходится все время быть начеку, огибая рельеф. Так проходит минут десять. Постоянно слежу за небом, оглядываюсь назад, но пока все чисто.
Наконец машина Нестерова снова покачала крыльями. Капитан сразу же пошел на небольшую «горку». Его «ишачок» взмыл над деревьями и, доворачивая вправо, тут же начал пологое пикирование.
Мы с Ильей повторяем его маневр, — он слева, а я справа от курса ведущего. Взрыватели «ФАБов» установлены на пятисекундную задержку. При бомбометании с предельно малых высот лишь это позволяет избежать последствий собственного удара.
Я тоже начинаю пологое пикирование. Немецкий аэродром как на ладони. Мы появились столь внезапно, что обычная суета даже не успела замереть. По полосе пылит только что севший «мессер». У капониров стоит топливозаправщик. Мешки с песком обозначают позиции зениток. Дежурные расчеты еще не врубились, что происходит. Подавшись к прицелу, я умудрился различить немца, который играл на губной гармошке. Он уже услышал рокот моторов, смотрит в мою сторону, лицо перекошено.
Заправщик — лакомая цель. Самолеты в капонирах тоже. Но зениток слишком много: через пару секунд фашисты придут в себя. И «мессер» на полосе вполне может дать газ и пойти на взлет, если у него в баках осталось топливо.
На все отпущены мгновенья. Вижу покатый холм свеженарезанного дерна и торцы бревен в несколько накатов, накрывающие вход под землю. К нему ведет колея примятой, пожухлой травы. Точно не землянка и не блиндаж! Похоже на полевой склад боеприпасов!
Доворачиваю рулем направления. Высота мала, бомба с задержкой взрывателя ударится об землю и наверняка успеет отскочить на несколько метров, зароется вряд ли, — мысли проносятся в голове с сумасшедшей скоростью. Все равно выдерживаю курс. Взгорок остановит бомбу, не даст далеко срикошетировать! В мгновениях сейчас спрессовывается целая жизнь. Совмещаю нижний срез среднего кольца упреждения прицела с темной отметиной входа. Такой прием бомбометания с истребителя сотни раз опробован, но сработает ли он тут?
Сбрасываю сразу оба «ФАБа», чтобы наверняка! Ручку на себя, — взмываю, едва не зацепив «совком» радиатора за дернистый холм!
Вокруг вспухают белесо-черные шапки разрывов. Осколками задело плоскость.
Сзади-снизу оглушительно, раскатисто громыхнуло. Такое ощущение, что вздрогнула земля и пришел в движение воздух. «МиГ» качнуло, как при сильной турбулентности.
На боевом развороте бросаю взгляд по сторонам. Ильюха разбомбил бензовоз. Чадно горит выплеснувшееся топливо. На месте примеченного мною холма зияет глубокая воронка. Из-под обугленной земли торчат вздыбленные бревна. Трескуче рвутся боеприпасы. Так это не зенитки шпарят!
На полосе дымит «мессер». На него пикирует Нестеров. Илья только что сбросил вторую бомбу, но промахнулся мимо капонира, — взрыв ударил метров на десять дальше.
Захожу на цель. В перекрестье растет борт «bf-109» накрытого маскировочной сеткой. Всаживаю в него две длинные очереди из «БС». Вижу вспышки попаданий, вновь ухожу в набор высоты с последующим разворотом. Не понимаю, почему такое слабое противодействие зениток?! Аэродром буквально опоясан огневыми точками, но они по большинству молчат!
В следующий миг, заметив разбегающиеся в разные стороны фигурки, я понял, — на нашей стороне сработал страх. Хоть на атакованном мною складе оказалось немного боеприпасов, но их детонация вызвала панику. У земли все заволокло дымом. Звуки беспорядочных разрывов и ноющий свист осколков не дают фашистам опомниться, сообразить, что нас всего трое. Они ищут укрытия, спасаясь от смерти.
Но вскоре они поймут, что к чему и тогда нам придется туго. Надо успеть израсходовать боекомплект, причинив максимальный ущерб, и уходить, пока расчеты «Flakkorps»[7] не опомнились!
Земля снова несется навстречу. Основные места стоянок вражеских самолетов укрыты под деревьями и хорошо замаскированы. Приходится снижаться почти «по нулям», рискованно атаковать на бреющем, взмывая в последний миг, когда столкновение уже кажется неизбежным.
От острых запахов бензина, выхлопа, сгоревшего пороха и чадящего масла першит в горле. Воздух мутный, видимость с каждым заходом все хуже, — аэродром густо заволокло сизо-черным вихрящимся дымом.
Еще один боевой разворот. Рискованный, фактически на предкрылках[8], на нижнем пределе скорости сваливания, но на пологие виражи просто нет времени. Счет по-прежнему идет на мгновенья.
Нестеров все же поджег севшего «мессера» и, похоже, убил пилота: самолет, ревя двигателем быстро катится по полосе, но не взлетает. Через несколько секунд он врезался в обложенную мешками с песком позицию зенитной батареи и взорвался.
Я внезапно похолодел от промелькнувшего дурного предчувствия. Немцы всегда летают парами. Первым обычно садится ведущий. Самолетов на рулежке я не видел. Где же его ведомый?!
Кручу головой.
Вот он! Вывалился их-под кромки облаков, пикирует на Нестерова!
— Вадим, «худой» на шести! — ору, но без толку. Связи ведь нет!
Левая рука машинально толкнула ручку управления октан-корректором до упора вперед. Двигатель «МиГа» послушно принял форсаж. Пользуясь набранной в пологом снижении скоростью, резко ухожу вверх, делаю разворот на горке. В результате, набрав метров пятьсот высоты, я теперь двигаюсь в обратном направлении, на помощь капитану, но поздно: «И-16», прошитый очередями, вспыхнул, как факел — падает, без шансов, а пилот «109-го» уже хладнокровно режет маневр Ильи, доворачивая на него.
Орать бесполезно. Никто не услышит. Без связи нет никакого взаимодействия. Ильюха увлекся штурмовкой, наверняка прильнул к прицелу, а это приводит к «тоннельному зрению»! Сейчас фашист и его собьет!
До немца еще метров восемьсот навскидку. Не успеваю! А он уже вдавил гашетки. По плоскости «МиГа» резанули пушечно-пулеметные трассы, вырывая клочья обшивки, оставляя дыры.
Даю отсекающую очередь с единственной целью, — чтобы фашист заметил трассеры, отвлекся, прервал атаку!
Он дернулся, — нервы не железные и жить ему хочется! Потерял несколько секунд, нервно озираясь, ища меня взглядом.
Заметил! Резко дал газ, — вижу, как выхлопные патрубки плюнули дымом.
Илья, заваливаясь на одно крыло, все же сумел выровняться почти у самой земли. Изрешеченная плоскость напрочь убивает аэродинамику, ни о каком маневренном бое речи теперь быть не может. Кренясь и теряя топливо из пробитого бака Захаров довернул на восток.
Молодец! Тяни, я прикрою!
Крутиться с «мессером» над вражеским аэродромом, — занятие так себе. Мне главное, чтобы он отвалил от Ильи. Даю еще одну короткую очередь ему вдогонку. Знаю, что боекомплект не резиновый, но фашист внял, послушно потянулся на запад, вглубь захваченной территории. Пытается разорвать дистанцию, чтобы затем сманеврировать, набрать высоту. А мне то и надо. Уходим прочь от зениток. Один на один.
Скорость «МиГа» на небольших высотах позволяет догнать «bf-109E» (как и оторваться от него). С маневренным боем все гораздо сложнее. Зависит от мастерства пилотов. Но мой опыт сегодня ушел в топку. Жизнь — это не «ви-ар». Здесь начинают работать совсем другие факторы, отнюдь не технического характера.
Страх. Желание жить. Ненависть к врагу, — все смешивается воедино. Никакой «адреналиновый драйв» из прошлой жизни не передаст и сотой доли спрессованных в мгновенья чувств и эмоций.
Попеременно кручу штурвалы, прикрывая радиаторы «МиГа» в положение «по потоку». Скорость еще немного подросла.
Немец, поняв, что я медленно, но верно догоняю его и вскоре выйду на дистанцию огня, не выдержал, совершив ошибку. Вместо того, чтобы попытаться пропустить меня вперед, исполнив «ножницы» либо «размазанную бочку», он вдруг резко потянулся на высоту, надеясь на более высокую скороподъемность «мессера»[9].
Наверное решил, что я тоже сейчас перейду на вертикаль и не дотянусь до него…
Дистанция между нами около километра. Беру ручку на себя, но не очень сильно. В результате фашист быстро теряет скорость, круто карабкаясь ввысь в вертикальном маневре, а я, сохранив энергию, лишь в последний момент резко доворачиваю к точке, где он окажется через несколько секунд.
Перегрузка, — это не просто слегка потемневший экран. Меня вжимает в кресло до помутнения сознания, до крови, сочащейся из носа. Силуэт мессера стремительно растет в прицеле. С трудом удерживая ручку управления, вжимаю обе гашетки. «БС», как оказалось — пустой, «ШКАС» зашелся длинной очередью и тоже захлебнулся.
Отчетливо вижу вспышки попаданий. Трасса прошила левый водорадиатор, расположенный у корня крыла, и капот двигателя!
Расходимся. Он быстро проваливается вниз и назад, я же, с трудом избежав сваливания, выравниваюсь в горизонте и осматриваюсь, вновь набирая скорость. Стрелка температуры воды в красной зоне. Быстро открываю заслонки, давая мотору полноценное охлаждение.
Немец поврежден, но все еще может лететь. За ним стелется дымно-белесый шлейф. Дотянет до аэродрома? Или пойдет на вынужденную?
Нет. Его движок заклинило. Вижу, как у «мессершмита» остановился винт, затем отлетел аварийно сброшенный фонарь кабины, но пилот так и не выпрыгнул, — видимо ранен. Потеряв управление, «мессер» свалился на крыло, врезался в землю и взорвался, разбрызгивая пламя.
5.
Вместо звенящего торжества победы внезапно пришло чувство непомерной усталости и растущего беспокойства.
Дотянул ли Илья до линии фронта?
Заложив вираж над местом падения фашиста, я взял курс на восток. Развернуть карту нет никакой возможности. Ни на секунду не могу отпустить ручку управления — удерживать ее приходится двумя руками. «МиГ» временами опасно вибрирует. Крылья и фюзеляж посечены осколками от зенитных разрывов, но крупных пробоин в плоскостях не вижу. Не понимаю, в чем дело, но надо быть осторожнее.
Ориентируюсь по бортовому компасу. Наземные вехи начну искать позже, когда окажусь над своей территорией. Набираю высоту в пятьсот метров. Надо бы выше, — вдруг придется прыгать, но встреча с фашистами мне сейчас ни к чему. Боекомплекта нет, да и самолет ведет себя странно. С чего бы ему дрожать и крениться, теряя горизонт?
Слева блеснула лента реки. Значит иду правильно. Еще немного и увижу линию фронта.
Появившиеся вдалеке дымы быстро приближаются. Кое-где видны вспышки разрывов. Вскоре изрезанный траншеями передний край пронесся подо мной. Успел подметить, — со стороны фашистов сплошных укреплений нет. Они рвутся к Ржеву, а наши цепляются за каждый клочок земли, ценой жизни сдерживают танковые клинья вермахта.
Ищу наземные ориентиры, но за передним краем простирается густой лес. Где же дорога к фронту, вдоль которой летели? Неужели придется подниматься выше? Озера, над которым мы меняли курс, тоже нигде не видно.
Иду «змейкой», хотя машине мои маневры категорически не нравятся. «МиГ» по-прежнему начинает вибрировать, сразу, как только я пытаюсь активно работать ручкой управления.
Что же делать? Садиться в поле?
Внезапно я заметил длинную проплешину гари.
Снижаюсь, чтобы лучше рассмотреть ее. Точно. Дымок все еще сочится из-под обугленной земли, там, где сгорели обломки «И-16-го»! Значит аэродром близко. Километров пять-шесть к востоку!
Набираю высоту и действительно: вдали за перелеском видна деревушка и окружающие ее поля!
Осторожно доворачиваю. С посадкой будет сложно. «МиГ» в этом смысле — машина «строгая», как выражались военные летчики.
Выпускаю закрылки. Одной рукой снова пришлось крутить штурвал ограничителя, увеличивая выход до пятидесяти градусов.
Круг над аэродромом не делаю, зашел удачно, полоса по курсу. Снижаюсь. Выпускаю шасси, работаю рукояткой газа, чтобы поддерживать посадочную скорость.
Земля быстро приближается. Спокойно. Ты много раз это делал. Ручку немного на себя. Выравниваюсь… Колеса чиркнули о полосу. Полностью убираю газ. Работаю тормозами, удерживая самолет рулем направления.
В конце пробега «МиГ» начало сильно уводить влево. Парирую. Слышу скрип тормозов. Остановился… Сел!..
Вижу ко мне бегут техники и Илья! Значит, дотянул!
Развернул самолет к ближайшему пустующему капониру, подрулил к нему. Старшина Потапов машет руками: «глуши движок»!
Стих гул. Остановились лопасти. Открываю фонарь кабины. Где-то поблизости щебечут птицы.
В эти мгновенья не хочется ничего, кроме тишины. Тело после перегрузок болит, словно после уличной драки.
— Потапыч, рации нашел?
— А как же! Только их ремонтировать надо.
— Долго?
— За пару часов управимся.
— Взгляни что с машиной?
— Да, правый предкрылок вырвало! Наверное, зенитка задела. Заменим!
Я вылез из кабины, спрыгнул с крыла. Ильюха стоит в сторонке, бледный, явно не в себе. Как будто боится подойти.
— Ты чего?
— Командира я не прикрыл… Зазевался, — в глазах Захарова злость и слезы.
— Был приказ на штурмовку. Каждый сам головой вертит, — жестко ответил я, понимая: Нечаева не вернешь, а Илья себя изведет.
— Я тот «мессер» сбил! — говорю, чтобы сменить тему.
Он вскинул взгляд:
— Серьезно?!
— А ты думаешь, они не горят?
Разговор как-то не клеится.
— Что дальше-то делать будем? — Захаров по-прежнему смотрит в землю. — Командира теперь нет. И связи со штабом нет. Где-то, наверное, телефонные провода разорвало.
— Зато есть фронт. Полетим на прикрытие войск, — твердо ответил я. — А связиста отправим проверить линию.
Вижу, он немного приободрился. Прикидываю: сейчас полдень. До вечера успеем пару раз подняться в воздух. Не сидеть же на земле, ожидая приказов, которые могут и не прийти.
— Потапыч!
— Тут я!
— Подготовьте резервные машины.
Снова придется лететь без раций, и я обернулся к Илье:
— Пойдешь ведомым. Набираем высоту в три тысячи. Ждем пока появится бомбардировщики. Заметив, перехватываем их над немецкой территорией. Сбивать надо ведущего. Тогда остальные сломают строй, начнут освобождаться от бомб. Возражения есть?
— Нет, — он немного приободрился.
— Тогда слушай внимательно. Сигнализировать буду аэронавигационными огнями. Давай условимся: мигнул один раз — «внимание». Два раза — «атакуем», три — значит «прикрой», больше трех, часто и бессистемно — оглянись, у тебя «шесть»!
— Что значит «шесть»?
— Ну «мессер» на хвосте. На шести часах. Мы в училище циферблатом часов пользовались для обозначения направлений, — все никак не могу избавиться от сленговых словечек.
Он кивнул:
— Понятно!
* * *
Взлетели через час. Набрали высоту, подходим к фронту.
Осматриваюсь. У горизонта на фоне облаков я заметил точки, выстроенные клином, словно там летит косяк перелетных птиц.
Сигналю Илье навигационными огнями: «Внимание», затем покачиваю крыльями: «Делай как я» и снова «АНО» два раза — «атакуем»!
Сближаемся. Силуэты проступают четче. Становятся различимы особенности конструкции. По неубирающимся шасси понятно — это «Юнкерсы-87». Пикирующие бомбардировщики.
Девятка. Полная эскадрилья.
Кручу головой. «Мессеров» прикрытия нигде не видно. Неужели на этом участке фронта фашисты настолько обнаглели, что летают без сопровождения?! Всякое может быть, но и бдительность терять нельзя.
Увеличиваю скорость. Илья держится правее и сзади, молодец. Только бы он в точности повторил мой маневр! «Юнкерс-87» неплохо прикрыт сзади-сверху. В построении эскадрильи бортстрелки вполне способны создать плотный перекрестный огонь в верхней полусфере. Поэтому собираюсь атаковать снизу-сбоку. Времени на прицеливание будет очень мало. Важно не промахнуться с первого захода и успеть вовремя отвернуть, чтобы не столкнуться с вражеским бомбардировщиком.
В нужный момент чуть приподнимаю нос «МиГа». Дистанция до цели стремительно сокращается. Вжимаю обе гашетки. Пулеметные трассы режут плоскость, задевают двигатель! Ведущий «Юнкерс» густо задымил и начал заваливаться на крыло.
Едва успеваю «нырнуть» под него! Ухожу со снижением на отрицательной перегрузке, от которой перед глазами на миг плеснулась багряная муть. Быстро осматриваюсь. Второй «Юнкерс», атакованный Ильей, горит!
Начинаю боевой разворот. Захаров тоже. Подбитый им бомбардировщик падает, объятый пламенем, мой, дымя, беспорядочно сбросил бомбы, и со снижением отвалил на запад. Вдогонку не иду, ибо остальные сомкнули строй и упрямо тянут к линии фронта. А до нее недалеко! Если войдут в пикирование, сорвать атаку уже не успеем!
Снова беру ручку на себя. Атакую снизу-вверх. Силуэты быстро растут в прицеле, вот в поле зрения остался только один, и в этот момент «МиГ» сильно тряхнуло.
Как оказалось два «мессера» прикрытия все время шли под нижней кромкой кучевых облаков, маскируясь в их дымке. Первый наш заход они все же прозевали, но и я их не видел. Теперь же они резко спикировали со стороны солнца.
Моя атака сорвана, но Илья успел прошить очередями еще одного «Юнкерса». Немцы не выдержали, строй бомбардировщиков сломался, — они начали беспорядочно сбрасывать смертельный груз над своей территорией, а я, скрипя зубами, переворотом через крыло ушел от следующей очереди, сделав обратный иммельман.
Живой. Рули слушаются. Тяги не перебиты. Оглядываюсь. Два «мессера» успели сманеврировать вслед за мной, плотно висят на хвосте. Сейчас снова откроют огонь! Делаю «размазанную бочку». Дистанция очень мала, и они проскакивают мимо. Один тут же начал вираж, второй полез ввысь.
Доворачиваю на ведущего. Выношу прицел на упреждение. Даю очередь. Трассеры режут воздух мутными шлейфами. Мимо… чувствую, что перетягиваю ручку — скорость начинает падать, а самолет вдруг угрожающе завибрировал. Еще немного и начнется сваливание, а вслед за ним — штопор.
Чуть отпускаю ручку управления. Вибрация прекратилась, но «мессер» уходит из прицела. Если сейчас резко доверну, — сорвусь в штопор. Значит придется маневрировать, заново строить заход!
Где Илья — не вижу. Потерял его. Может погнался за бомбардировщиками?
Внезапно дробь сокрушительных ударов пронзила мою машину. Вижу, как отлетают куски обшивки, вырванные из фюзеляжа. Ведомый «мессер» (тот, что ушел вверх) подловил момент, достал очередью из пушек.
Двигатель встал. Лопасти винта лениво вращаются. Сейчас добьет!
Доворачиваю к фронту. До переднего края несколько километров, но собьют. Не отпустят. Каждую секунду жду новых, теперь уже — роковых попаданий. Оглядываться страшно. Вдруг наступил какой-то внутренний надлом. Понимаю, жить осталось недолго…
А выстрелов все нет. Полого планирую. Ветер свистит в пробоинах разбитого фонаря кабины. Глаза заливает кровь.
Все же оглядываюсь.
На хвосте никого! Справа ниже падает «мессер»! Второй резко отвалил, жмется к земле, уходит над самой кромкой леса, а чуть выше — «МиГ» Захарова! Прикрыл! Сбил фашиста!
Высота — восемьсот. Внизу разрывы и изломы траншей. Впереди сплошной лесной массив. Надо прыгать. Сесть не смогу. Негде.
С усилием сдвигаю фонарь кабины. Открылся. Не заклинил.
Переваливаюсь через борт, соскальзываю с крыла и, отсчитав несколько секунд, дергаю кольцо.
С резким рывком открылся купол парашюта. Меня быстро сносит в глубину наших оборонительных линий.
6.
На аэродром я вернулся только через пару часов, с попуткой, идущей в тыл. Выпрыгнул удачно. Ранение оказалось пустяковым, — осколок содрал кожу на лбу.
Не передать сколько прожито за этот день, но он еще не закончился.
Ко мне бежит Илья. Я крепко обнял его, похлопал по плечу.
— Спасибо! Вовремя подоспел!
Он широко улыбается. Рад, что я жив.
— Двух фашистов сбил! Молодец! Силен!
— Андрюх, а дальше-то что? — об одержанных победах Захаров говорить явно не настроен. Не осознал еще.
Я оглянулся.
— Потапов?
Старшина уже тут, докладывает:
— Две машины к вылету готовы. Рации установлены, но надо опробовать, — он протянул мне ларингофон и наушники. Короткий провод оканчивается вилкой для подключения к бортовой радиостанции
С запада доносятся звуки разгорающегося боя. Слышно уханье разрывов. Часть из них наверняка — бомбы.
— Ну давай связь проверим, а там решим.
Илья лишь сдержанно кивнул, пошел к своему «МиГу», а я забрался в кабину резервной машины.
Мой летный шлемофон (тот в котором очнулся после загадочного крушения «И-16»), сшит из мягкой коричневой кожи и имеет по бокам два кармашка для наушников ларингофона. Но самих наушников нет. Ладно, сейчас прилажу «гарнитуру», добытую Потаповым.
Правый наушник вставил без проблем, а левому что-то мешает. Как будто в предназначенном для него кармашке уже что-то есть.
Я отогнул край накладки и сомлел.
Внутри притаился тонкий кругляш с запаянными в него микрочипами! Только в отличии от прошлого раза в глубине прозрачного материала тлеет крохотная искорка индикации, а при пристальной фокусировке взгляда в поле моего зрения вдруг появилось несколько строк на русском:
«Система переноса матрицы сознания активна».
«У вас осталось 57 минут. В дальнейшем связь с темпоральной линией будет безвозвратно потеряна».
«Для возвращения дважды сильно сожмите в пальцах боковые поверхности».
Я почему-то сразу поверил в происходящее. Даже легче на душе стало.
В век высочайших технологий возможно многое. Понятия не имею что это за проект, на каких физических принципах он основан, да и неважно. Для меня неважно. Этот день стал самым ярким и значимым в моей жизни.
Если сейчас сожму кругляш, то наверняка очнусь в своем кресле за консолью «ви-ар».
А Ильюха пойдет на фашистов один. И, возможно, не доживет до завтра… И никогда не придет ко мне в далеком будущем, накануне Дня Победы.
— Товарищ младший лейтенант, что не так? — спросил старшина Потапов, взобравшись на крыло.
— Наушники ларингофона приладь.
Сижу не шевелясь. Через час уже будет поздно что-то менять.
Я вытащил из нагрудного кармана блокнот, вырвал из него листок и огрызком химического карандаша написал свой адрес, имя, фамилию и год.
— Готово, товарищ младший лейтенант! Пробуйте, — доложил Потапов,
Надеваю шлемофон, застегиваю ремешок под подбородком, щелкаю тумблером радиостанции.
— Андрюха, ну так что? — внезапно раздался в наушниках слегка искаженный голос Ильи.
Я плотнее прижал к горлу ларингофон и скупо ответил, уже все для себя решив:
— До заката еще пара часов. Взлетаем!
(с) Андрей Ливадный. 8-17 мая 2025 года.
Краснодарский край.
[1] Готовность №1 подразумевала, что лётчики сидят в кабинах самолётов, с пристёгнутой привязной системой. Электропитание подано, оставалось только запустить двигатель, вырулить на полосу и взлететь.
[2] Мессершмитт bf-110 — двухмоторный тяжёлый истребитель многоцелевого назначения. Широко использовался для штурмовки наземных целей. Имел мощное курсовое вооружение: четыре 7,92-мм пулемета МG-17, две 20-мм пушки и один подвижный 7,92-мм пулемет МG-15 (у бортового стрелка).
[3] «Вулчить на филде», — блокировать вражеский аэродром, сбивая противников на взлете (сленговое). «Бум-зум» — «ударил-убежал» — атака с большой высоты: пикирование на цель (не ввязываясь в маневренный бой) и снова уход на высоту.
[4] В поршневых авиационных двигателях у каждого цилиндра есть две свечи зажигания, при этом каждая группа свечей (правая и левая) подключена к отдельному магнето. Такая конструкция создаёт избыточность в случае отказа одного из двух магнето, а две искры обеспечивают более полное и эффективное сгорание топливной смеси. Для «МиГа» положение переключателя «1+2».
[5] РПО — регулятор постоянных оборотов двигателя. Для МиГ-3 номинальные обороты на взлете 2050 в минуту.
[6] РУС — ручка управления самолетом. РУД, в свою очередь — ручка управления двигателем.
[7] Flakkorps — общее название подразделений немецких ПВО.
[8] Предкрылок — элемент механизации крыла, расположенный вдоль его передней кромки. На «МиГе» срабатывает автоматически. Увеличивает подъемную силу крыла и улучшает маневренные характеристики на низких скоростях.
[9] Скороподъемность «МиГа» у земли 11,4 м/с, а у «bf-109E» 20,5 м/с.
[1] Первый предсерийный образец истребителя bf-109K появился сентябре 1944 года. Использование этой модели истребителя в современных авиасимуляторах часто не соответствует историческим периодам.
[2] УБ (Универсальный Березина) — 12,7-мм авиационный пулемёт конструкции М. Е. Березина.
[3] ШКАС — пулемет Шпитального-Комарицкого авиационный скорострельный, калибр 7,62 мм.
[4] И-16 — «истребитель шестнадцатый» (в просторечии — «Ишак», «Ишачок») — советский одномоторный истребитель-моноплан 1930-х годов, созданный в конструкторском бюро Николая Поликарпова.
[5] «MG-17» — немецкий авиационный пулемет калибра 7,92 мм.
[6] Повесть Бориса Васильева «В списках не значился».
[7] Великие Луки были захвачены фашистами 25 августа 1941 года.
[8] Бреющим называется полет, совершаемый на наименьшей возможной высоте, исключающей столкновение самолета с землей. Нормальной высотой бреющего полета является 5–10 м над поверхностью земли.