Андрей Ливадный.
“Дешевая” пехота.
Человек, не помнящий или не знающий истории, никогда не построит будущего.
– Ну, что народ, погнали, с вами «Иглесиас», и сегодня я покажу, как надо побеждать! (Некоторые высказывания не придуманы мной, а взяты из одного просмотренного недавно стрима).
– Все, кто подключен к дополненной реальности отлично видят деревушку, занятую немцами. Вот ее и нужно захватить. Ресурсы у меня ограничены, так что вначале я брошу в бой дешевую пехоту, например штрафбат, либо сводный отряд пограничников. Ну я, пожалуй, возьму штрафбат. Народа там много, пехотинцы стоят дешево: пока у меня копятся ресурсы на что-то по-настоящему стоящее, пусть ползут вперед, засвечивают для меня огневые точки.
…
В дополненной реальности у зрителей прямой трансляции сверкнули первые взрывы, раздались автоматные очереди и редкие винтовочные выстрелы. Пока популярный стример «копил ресурсы», чтобы приобрести в качестве подкрепления «нечто стоящее», крошечные фигурки бойцов ползли по открытому полю, что-то кричали, а он комментировал их действия:
– Печально, дохнут, но что возьмешь с тупой пехоты? ИИ прописан убого. Ну куда вы ползете?! Там же пулемет, разве не видно? Стреляйте по нему, дебилы! Нет, они даже не отстреливаются! – негодовал он. – Вжимаются в землю и все! Только старший политрук[2] тут не полный лох, хоть что-то пытается сделать!.. Не, народ, поначалу приходится туго. Этот отряд погиб, но я теперь хотя бы примерно знаю куда нацеливать артиллерию… Сейчас беру «погранцов», от штрафников уцелел только политрук…
…
В следующий миг зрители разочарованно зароптали. Трансляция неожиданно прервалась, а в модулях дополненной реальности появилось системное сообщение:
Сбой нейроинтерфейса. Попытка восстановления соединения.
…
«Иглесиас» (это был сетевой никнейм) вообще не понял, что именно произошло.
Жизнь и смерть кто-то поставил на паузу. Он ощущал себя парализованным, не мог пошевелиться, лишь видел очень реалистичный, кустистый разрыв, в котором взгляд отчетливо различал комья земли, клочья тлеющей травы, прожилки пламени, да сизые завитки дыма…
Еще на периферии зрения виднелись росчерки двух пуль, замершие в загустевшем воздухе.
Лаг, что ли?
В следующий миг время неожиданно сорвалось в обычном темпе: ударил нестерпимый грохот, отдаленно взвизгнул рикошет, но к аудио и визуальным эффектам добавилось нечто ошеломляющее, – горячая ударная волна сбила его с ног, мир на секунду померк и отдалился, затем реальность обрушилась на него звукам, запахами и… нестерпимой болью, словно в теле переломали все кости.
Он силился, но не мог вдохнуть. Из ушей сочилась кровь, – большинство звуков теперь глохли в отдалении, резко, до изматывающей тошноты свело живот.
Ничего не соображая, он хватал воздух перекошенным ртом, инстинктивно пытался отползти в сторону от дымящейся воронки, пока его не остановил удар ноги.
– Ты еще кто такой? – слух возвращался, из глаз текли слезы, не то от едкого дыма, не то от шока.
– Иглесиас… Что, мля, происходит?! Я в суд подам за причинение вреда здоровью!
– Вставай, падла фашистская! Ишь, даже имени не скрывает, – политрук сплюнул. – Одет не по-нашему. Кто таков спрашиваю?! – ствол «ТТ» больно ткнул между лопаток, вдавливая извивающегося, как червяк стримера в развороченную взрывом прогорклую землю.
В этот миг его окончательно «накрыло». Едва не обмочился. Острый рефлекторный страх нахлынул, затопил сознание. В голове билась лишь одна тоскливая мысль: «если ничего не делать, то сейчас политрук выжмет спуск…»
– Я не фашист! Я свой! Игнат Панфилов!
– Однофамилец генерала? Еще скажи – родственник, – презрительно, недоверчиво обронил политрук.
– Егор, брось. Шлепнуть всегда успеешь. Наверняка урка[3], они всякие клички себе придумывают, – вступился за Игната лейтенант, командовавший сводным отрядом пограничников. – Там пулемет на околице. Дай ему гранату, пусть кровью искупает.
– Зверев, не указывай!
– Нам еще деревню брать, – лейтенант тоже повысил голос. – Там позиции брошенные, два орудия! Здесь не продержимся. А людей и так мало.
– Ладно, – старший политрук Лыткарев знал лейтенанта еще с довоенных лет. Иначе не спустил бы повышенного тона. – Про орудия откуда узнал?
– В бинокль разглядел. Там подле домов траншеи вырыты. Наши грамотно окопались, непонятно почему побежали. В общем, возьмем деревню, – еще может немного продержимся, да заодно дорогу гадам перекроем. А если не возьмем, то нас здесь в поле из пулеметов положат, как твоих штрафников-окруженцев!
Лыткарев нехотя кивнул. Он и сам понимал обстановку.
– Ладно. В обход пойдешь, Зверев, – он указал на овражек, заросший жиденьким кустарником. – Мы с поля шумнем. Отвлечем пулеметчика. Фрицев в деревне мало. Брать надо быстро.
– Ты б сам на рожон не лез.
Политрук (до этого командовавший штрафниками) взглянул устало.
– Часом раньше, часом позже, все одно, Зверев.
– Паникерство.
– Знаю, – с каким-то тоскливым безразличием в голосе обронил Лыткарев. – Делай, как приказано. А ты, вставай! – он снова пнул Панфилова, но уже не так сильно. – Исподнее скидывай. А то тебя за версту видать.
Игнат хотел огрызнуться, сказать, что спортивный костюм за пятьсот баксов это не «исподнее», но вовремя себя осадил. Что происходит, он до сих пор не понял. Ходили слухи, что новые нейроинтерфейсы далеко не безопасны, и кто знает, если политрук отведет его в овражек да «шлепнет», выдержит ли организм ощущения виртуальной смерти?
«Это все не по-настоящему», – успокаивал себя Игнат, но дрожь трясла, не отпускала.
* * *
На поверку Лыткарев оказался мужиком суровым, но не гнилым.
Пограничники бесшумно растворились в перелеске, обходя деревушку с фланга, а политрук молча развязал брошенный кем-то вещмешок, выудил оттуда застиранную, выгоревшую на солнце гимнастерку без знаков различия, сунул в руки Игнату:
– Переодевайся, быстро!
Трясущимися руками Панфилов выполнил приказ. Гадать, что происходит, не было сил. Его по-прежнему колотило, словно нервы пошли вразнос. Никогда такого не испытывал. Всегда был самоуверенным и довольным.
– Видишь, трава примята? Ползком туда. Ты вперед, я следом.
“Пристрелит, если откажусь”, – шарахнулась мысль.
Игнат не посмел ослушаться. Пополз неумело, приподнимая зад, слишком быстро, опираясь на локти.
– Пригнись, дурак!
Поздно. Пулеметчик заметил. Резанула очередь, но пули прошли выше, лишь одна перерубила ствол молодой, одиноко растущей березки. Вздрогнула жиденькая крона, остро запахло древесной щепой.
Панфилов не выдержал. Все происходило настолько реалистично, что разум принимал окружающее за чистую монету. Не контролируя рефлексы, он вскочил и побежал.
– Ложись, убьют!
Где-то в деревне раздались два приглушенных хлопка, затем с неба вдруг обрушился изматывающий душу вой, бухнули близкие разрывы.
Миномет!..
Игнат споткнулся, ничком упал в густую траву, рядом с порванными пулями телами штрафников. Прошитые пулеметными очередями, они лежали вповалку. На грязных, замызганных гимнастерках темнели пятна крови. Там, где пули прошли навылет, топорщились лоскуты вырванной ткани.
«Они отсюда ничего не видели. Вообще ничего, – бухнула запоздалая мысль. – Здесь можно только лежать под кинжальным огнем, вжимаясь в землю».
Немецкий пулеметчик не скупился на патроны: дал еще две длинные очереди, для острастки. Наверняка и ему страшно.
Подполз политрук, подобрал винтовку убитого, лежа дослал патрон. Лицо Лыткарева было испачкано землей, копотью и кровью. Наверное, мина взорвалась близко от него.
– Игнат, сейчас шевельнешь травой, и сразу откатывайся, в ложбинку, за трупы.
От страха у Панфилова свело промежность.
– А ттыы? – едва ворочая языком, выдавил он.
– Сниму гада. Его второй номер уже того… готов, в общем.
– Не попадешь.
– С колена попаду. Давай! Шуми!
В этот момент Игнат вспомнил и Бога, которому никогда не молился, и много чего из жизни. Все промелькнуло калейдоскопом образов.
Отчаянно вжимаясь в землю, он несколько раз взмахнул руками, вслепую стараясь задеть непримятую траву.
Снова загрохотал пулемет, заглушив звук одиночного винтовочного выстрела.
Очередь осеклась, на миг наступила ватная тишина, как вдруг с противоположной стороны деревушки зачастили выстрелы.
Мля, это не со мной. Я просто вырубился за компом…
Игнат обхватил голову руками. Сознание пробуксовывало.
– Нет… Нет… Неет… – шептали побелевшие губы.
– К пулемету! Надо нашим помочь!
– Нет… Не могу…
– Шевелись, сука! Пристрелю! Ползи!
И он пополз. Страх, смешанный с адреналином, затуманивал рассудок. Заросший травой выпас, простиравшийся от перелеска до околицы безымянной деревушки, казался бесконечным. Над головой проносились пули, но стреляли явно не по нему, немецкий пулеметчик заткнулся.
Ну, да, затаился, гад, ждет, когда подползу ближе, – лихорадочно соображал Игнат.
Нет. Убит. Лыткарев все же снял его, – как только умудрился попасть с одного выстрела?
Вроде бы ничего сложного. Забрать пулемет, ленты к нему, неплохо бы прихватить каску и саперную лопатку, – страх немного отпустил, а опыт геймера многое подсказывал на уровне подсознания.
Пулеметчик лежал, уткнувшись лицом в пожень. Кто-то недавно, по-хозяйски обкосил обочину проселка. «MG» завалился набок.
Неподалеку раздалась немецкая речь. Игнат снова вжался в землю, изнывая от страха. Где-то поблизости стрекотал мотор. Затем раздался выстрел из сорокапятки: метрах в пятидесяти, левее, вырвало сноп пламени, перемешанный с землей и дымом. Тонко свистнули осколки, в ответ ударила автоматная трескотня; кого-то ранило, немец орал дико, по-звериному, слышался мат, пули, прошибающие металл, звонко и зло молотили по кожухам брошенного неподалеку колхозного трактора.
Он хотел выполнить приказ, но не смог. Казалось, чего тут сложного: подтащить к себе пулемет, но пальцы наткнулись на что-то мягкое, уже холодеющее, резиново-упругое, неживое.
Игната вырвало. Кисть руки мертвого пулеметчика, землистая, вся в пороховых крапинках оказалась подле самого лица, и рассудок окончательно сдал. Сквозь накатившую дурноту он видел, как серые фигурки бегут от леса. Там, у поворота дороги, подле небольшого болотца горел грузовик. Бой в деревне, похоже, закончился. Рядом снова раздался мат, – это Лыткарев покрыл его в три этажа, ставя «MG» на сошки:
– Короб переверни, твою мать! Ленту подавай ровно!
* * *
Затишье наступило внезапно.
Просто прекратились выстрелы, ствол «MG», забранный в дырчатый кожух, истекал дымком.
– Молодец, – неизвестно за что похвалил политрук. – Ленты забери и за мной.
Игната пошатывало. Он и представить себе не мог, что несколько минут жизни способны отнять столько сил, надломить сознание, уничтожить все привычное.
Он молча схватил початый короб с уложенными в него пулеметными лентами и, спотыкаясь, побрел вслед Лыткареву.
Деревенька была небольшой, от силы домов десять. Жители ушли, забрав нехитрый скарб. Вдоль домов действительно были отрыты траншеи, посреди улицы дымился немецкий мотоцикл, из коляски свесился труп.
Пограничники выжили.
Вот тебе и «дешевая пехота», – мелькнула мысль. – Как они деревушку-то взяли? Сколько пытался, ни разу не получалось без танка. И то из первых отрядов, которые завязывали бой, все погибали.
Вслед за политруком он вышел на позицию, где уже обустраивался Зверев.
– Ну что тут?
– За лесом полковую батарею на марше разбомбили. Из всех орудий только две сорокопятки и уцелело. Видишь их сюда дотащили, но потом бросили.
– Снаряды есть?
– Да.
– Окапывай орудия.
– Не успеем. Сейчас опять полезут. На бугорок выкатить, ветками замаскировать…
– Окапывай!
Зверев подчинился, хмуро кивнул своим бойцам.
Их было семеро. Все изможденные, видно не первый день отступают.
– А ты чего расселся? Оружие себе найди!
Игнат не сразу понял, к кому обращается политрук, а когда дошло, все равно продолжал сидеть на корточках. Сил не было. В горле пересохло. В голове звенело, в ушах пульсировала боль от легкой контузии. Пальцы рук мелко подрагивали.
Жуткий сюр. Это все не настоящее. Никуда не пойду…
– Повторять не буду!
“Усугублять сбой нейроинтерфейса – себе дороже”, – проскользнула здравая мысль.
– Да иду, иду!.. – Игнат с трудом встал, огляделся. Опять трупы обшаривать. Ближайший к нему немец валялся метрах в пяти, недалеко от дымящего мотоцикла, в пыли посреди улицы. Его застрелили в спину.
– Здесь уже все собрали. – остановил его один из пограничников. – К болотцу сходи. Хотя там опасно, можешь на немцев нарваться. Лучше в поле сгоняй, где штрафников покосило. Возьми винтовку и все патроны, что найдешь.
Делать нечего. Пришлось идти.
Игнат думал: «надо потянуть время». Техподдержка наверняка уже на ушах стоит. Разработчикам девайсов несчастные случаи не нужны. Тем более в прямом эфире. Дома, наверное, уже врачи из «скорой». Сообща решают, как сбойный нейроинтерфейс отключить.
Мысли помогали не сосредотачиваться на ужасающем реализме. Он и так едва удерживал тонкую ниточку здравого смысла.
Игнат добрел до места гибели окруженцев, подобрал мосинскую винтовку. А патроны? У штрафников даже ремней нет, не говоря о подсумках. В карманах искать?
Внезапно накатило странное, неизведанное чувство. Щеки пылали. «Ты их сюда послал, – прорезался внутренний голос – Послал бегом, в рост. Даже не приказал ползти».
«Гадство… А что было делать? – мысленно огрызнулся Игнат. – Я ж хотел дождаться, пока станет доступен «КВ» образца сорокового года. Он бы тут все на гусеницы намотал!»
«Ты видел пулеметчика, и брошенные орудия, и траншеи. А они не видели. Залегли, попав под кинжальный огонь, а как отстреливаться?»
Землистые лица провожали его мертвыми взглядами. Кожу почему-то стягивало крупными мурашками. Щеки по-прежнему пылали, на глаза навернулись слезы.
«Да что со мной?!» – Игнат уже не хотел собирать патроны. «Лучше к болотцу схожу, – решил он. – Там хоть немцы. Не наши».
* * *
До болотца он так и не добрался. Не судьба. Шагал по околице, когда услышал негромкие голоса.
– Справа не обойдут. Там топь, – докладывал Зверев. – Слева, за перелеском, мины. Уж не знаю, кто их успел поставить, но немецкое охранение подорвалось, воронки и трупы хорошо видны издалека. Не рискнут.
– Значит, думаешь, попрут по дороге? – уточнил политрук.
– Да все, как обычно. Сперва разведка на мотоциклах, дальше колонна. Навидались за эти дни. У них легкие минометы в грузовиках. Если успеют выгрузить и развернуть, – пиши пропало. Минами закидают.
– Понял. Пулеметы на фланги. Орудия на прямую наводку. Сколько, по-твоему, до изгиба дороги?
– Метров двести.
– Мотоциклистов пропускаем. Пусть твои в домах укроются.
– А орудия?
– Ну типа брошены.
– Ладно. Рискнем.
Игнат прошел мимо, как вдруг услышал сиплый шепот пограничника:
– Немцы, товарищ лейтенант!
Точно. Из-за перелеска послышался шум моторов.
Панфилов вздрогнул. Звук сразу скребанул по нервам. В нем слышался лязг.
– Танки! – он невольно присел, озираясь.
– К орудию! – политрук больно толкнул его в спину. – Будешь подавать снаряды!
* * *
Две «тройки»[4] (Игнат не смог разглядеть их модификацию), появились одновременно. Первая подломила тонкие лиственные деревца, с хода выстрелив осколочно-фугасным, второй танк выкатился за изгиб проселка, замер, лязгнув гусеницами, и его пушка тоже рявкнула, с дистанции прямой наводки разметав позицию «сорокопятки».
Грохот, дым, комья тлеющей земли, крики раненных, перевернутое орудие, – все смешалось в едином ощущении неизбежной, близкой смерти. Чувство разрасталось изнутри, оно было сильнее воли к жизни, сильнее инстинкта самосохранения, иначе как объяснить, что ноги подкосились, и Игнат мешковато осел на землю, в ужасе зажимая ладонями уши, не в силах даже бежать.
Он думал, что умер. Мир вокруг приобрел черно-багровые тона, еще один разрыв вспух почти беззвучно, но краски и звуки вернулись так же быстро, неумолимо, как выцвели пару секунд назад.
Дымящиеся воронки, перевернутая пушка, месиво из земли и крови, – все плыло пред глазами.
Рявкнула уцелевшая «сорокопятка».
– Пулеметчикам, – огонь по пехоте! Панфилов, мать твою, снаряд!
Они не побежали. Могли, но не отступили, хотя знали: тут их ждет верная гибель. Лыткарев наводил орудие. Двоих пограничников убило. С флангов, отсекая пехоту били трофейные пулеметы, в ответ, вспарывая бруствер траншеи, заговорили танковые «MG».
Немецкие «тройки» быстро сокращали дистанцию. Лязг и грохот окончательно стирали грань реальности. Пули выбивали щепу, вздымали султанчики пыли, визгливо рикошетили от станины перевернутого орудия, а Игната будто подменили, – он вдруг пополз, обдирая пальцы вскрыл выкрашенный зеленой краской деревянный ящик, выхватил из укладки бронебойный снаряд.
В каждом человеке есть внутренний стержень. Бывает он так глубоко скрыт под наслоениями условностей, что и не разглядишь, не поймешь, – может, даже жизнь проживешь, а не почувствуешь каков он – твой стержень?
Так же Игнат. Он ничего не знал о себе. Не знал, что такое война. Он был доволен, популярен, сыт и циничен.
– Снаряд!
Политрук крутанул рукоятку наводки, горизонтально доворачивая ствол.
Выстрел!
Болванка выбила сноп искр, искорежила трак. Вырвавшуюся чуть вперед «тройку» крутануло на одной гусенице. Танк развернулся, подставляя борт.
Выстрел!
Сноп огня вырвало из двигателя. Густой черный дым повалил клубами.
– Подбил! – хрипло выкрикнул Лыткарев. – Подбил!
Уцелевший танк попятился, медленно сдавая назад, огрызаясь из орудия и пулеметов.
– Заряжай!
Время в бою – понятие субъективное. Оно течет фривольно, для каждого по-своему. Игнат в точности не мог вспомнить, сколько еще снарядов успел подать.
Его оглушила внезапно наступившая тишина.
Пулеметы на флангах молчали. Зверева убило. Политрук Лыткарев лежал подле накренившегося орудия, перерубленный очередью.
Тишина держалась еще несколько секунд. Затем в небе возник заунывный вой, и всплески разрывов заплясали хаотично, повсюду.
Вслед за валом минометного огня по полю бежали серые фигурки, но Игнат уже ничего не видел.
Изорванный осколками он безвольно сполз по горячему скату воронки, несколько раз конвульсивно вздрогнул и затих.
* * *
На следующий день в новостных лентах появился короткий заголовок:
«Известный стример «Иглесиас» госпитализирован после сбоя в нейроинтерфейсе. Врачи серьезно опасаются за его психику».
Об этом поговорили и забыли, а примерно через год в сети появился новый стрим. Его вел парень, не скрывающийся за выдуманными аватарами.
– Всем привет, – его голос звучал глуховато, но уверенно. – С вами Игнат Панфилов. Сегодня я покажу вам, как воевали наши прадеды. Воевали ради того, чтобы мы с вами могли родиться и жить.
Включайте в ваших нейроинтерфейсах опцию «полный реализм» и добро пожаловать на канал «Мы помним».
Июнь-август 2021 года.
Адрес автора в интернет https://livadny.ru/
[1] Некоторые высказывания не придуманы мной, а взяты из одного просмотренного недавно стрима.
[2] Старший политрук – воинское звание в Красной Армии с 1938 по 1942 год. Соответствует званию капитана.
[3] Урка – уголовник-рецидивист.
[4] Pz.Kpfw.III